"Древнее золото редко блестит"(с).
Духовный свет следует источать так, чтобы он не слепил глаза окружающим.
среда, 12 августа 2009
"Древнее золото редко блестит"(с).
как моя дженни ходила по росам босая,
бусы низала в четыре ряда, на углях плясала,
время шло к сентябрю, а ей-то какое дело -
пила и пела, спала с кем хотела,
глядела вполглаза, любила вполтела,
потом совсем улетела.
дженни дразнит меня каждый август,
да так, что я уже заикаюсь.
то у порога рассыплет бисер,
то среди ночи зовет как будто, куда-то тянет,
видно, в такие дали, в такие выси,
что если трезвый - без слез не взглянешь, живым не встанешь.
то постучит, то на гвоздик повесит четки,
то свое имя соломинкой пишет в пыли,
то запоет о желтой подводной лодке
так далеко, еле слышно, как будто снится, совсем вдали.
дженни, не надо, я пью две недели, за мной пришли.
я просыпаюсь мертвым четвертый август,
осень за дверью, осенью будет еще темней.
была бы дженни, колокольчик бы положила на подоконник,
снизка зеленых бус разлетелась бы по ступеням,
мы бы проснулись в одной постели.
я ведь не знаю, как ее звали на самом деле,
кто был я такой, чтобы смотреть в ее паспорт,
кто я такой теперь, чтобы каждое лето в память о ней
вешать на грудь невесомый колючий орден -
сухой репейник.users.livejournal.com/_raido/
бусы низала в четыре ряда, на углях плясала,
время шло к сентябрю, а ей-то какое дело -
пила и пела, спала с кем хотела,
глядела вполглаза, любила вполтела,
потом совсем улетела.
дженни дразнит меня каждый август,
да так, что я уже заикаюсь.
то у порога рассыплет бисер,
то среди ночи зовет как будто, куда-то тянет,
видно, в такие дали, в такие выси,
что если трезвый - без слез не взглянешь, живым не встанешь.
то постучит, то на гвоздик повесит четки,
то свое имя соломинкой пишет в пыли,
то запоет о желтой подводной лодке
так далеко, еле слышно, как будто снится, совсем вдали.
дженни, не надо, я пью две недели, за мной пришли.
я просыпаюсь мертвым четвертый август,
осень за дверью, осенью будет еще темней.
была бы дженни, колокольчик бы положила на подоконник,
снизка зеленых бус разлетелась бы по ступеням,
мы бы проснулись в одной постели.
я ведь не знаю, как ее звали на самом деле,
кто был я такой, чтобы смотреть в ее паспорт,
кто я такой теперь, чтобы каждое лето в память о ней
вешать на грудь невесомый колючий орден -
сухой репейник.users.livejournal.com/_raido/
"Древнее золото редко блестит"(с).
Чтоб оказаться на небе, однажды ты сам превратишься в дым; люди разводят костры, и как знать, кто последний из нас войдёт, славя богиню, в высокий огонь, до восхода седьмой звезды выдохнув душу, как в вечность, в огромный рот.
Тело её горячо, и она между бёдрами нас печёт. Осень - краснеют ладони долины, в них капает кровь и жир. Бабка твоя говорит (ты не веришь старухам пока ещё): "Чтобы наесться, Она сотворила мир".
Это она сотворила коней и безгласых слепых возниц; рыб, почерневших от ветра - в глаза им продета стальная нить; женщин, что злились и грызли друг друга, когда их любил один; море, обмывшее кости своих гробниц.
Что же, богиня, взгляни на народ, что умрёт по твоей вине. Помнишь, пустыню сжимала в горсти, и не знала, куда вести их? Знаю, что помнишь, но это не страшно - тебя не накажут, нет. Встань на колени, с улыбкой молись той, кто всех их тебе простит.
hero-in.livejournal.com/
Тело её горячо, и она между бёдрами нас печёт. Осень - краснеют ладони долины, в них капает кровь и жир. Бабка твоя говорит (ты не веришь старухам пока ещё): "Чтобы наесться, Она сотворила мир".
Это она сотворила коней и безгласых слепых возниц; рыб, почерневших от ветра - в глаза им продета стальная нить; женщин, что злились и грызли друг друга, когда их любил один; море, обмывшее кости своих гробниц.
Что же, богиня, взгляни на народ, что умрёт по твоей вине. Помнишь, пустыню сжимала в горсти, и не знала, куда вести их? Знаю, что помнишь, но это не страшно - тебя не накажут, нет. Встань на колени, с улыбкой молись той, кто всех их тебе простит.
hero-in.livejournal.com/
вторник, 11 августа 2009
"Древнее золото редко блестит"(с).
Я невесел с утра по какой-то причине — назовем ее левой ногой. И пока все кричат об одной годовщине, я хочу говорить о другой. Я и рад бы чего сочинить веселее, а не в духе элегий Массне, но хочу говорить о другом юбилее — «Десять лет пребыванья во сне».
После долгих интриг, катаклизмов подземных и скандалов у всех на виду — в августовские дни утвердился преемник в девяносто девятом году. Он кого-то пугал, он тревожил кого-то, а иных осчастливил сполна… Только мною на миг овладела зевота: я решил, что от нервов она. И покуда чеченцам грозил его палец под корректное «браво» Семьи — почему-то глаза мои плотно слипались, и боюсь, что не только мои. И покуда мы дружно во сне увязали — ни на миг не бросая труда, он все время мелькал пред моими глазами: то туда полетит, то сюда… Всем гипнологам практики эти знакомы, хоть для свежего взгляда странны. Это было подобье лекарственной комы для больной, истомленной страны — ей казалось, ее состоянье такое, что лечение пытке сродни, что она заслужила немного покоя и долечится в лучшие дни. И заснула, как голубь средь вони и гула, убирая башку под крыло… Помню, что-то горело, а что-то тонуло — но я спал, я спала, я спало. В этом сне перепуталось лево и право, ложь и истина, благо и зло — а когда началась нефтяная халява, так меня и совсем развезло.
Что мне снилось? Что здесь завелись хунвейбины (не за совесть, а так, за бабло); что кого-то сажали, кого-то убили, но почти никого не скребло; тухловатый уют в сырьевой сверхдержаве расползался, халява росла, много врали, я помню, и сами же ржали — но ведь это нормально для сна! И начальник — как Оле-Лукойе из сказки, но с сапожным ножом под полой — создавал ощущение твердой повязки на трофической ране гнилой. И от знойного Дона до устья Амура все гнила она в эти года — под слоями бетона, под слоем гламура, под коростою грязи и льда, и пока нам мерещились слава и сила, вширь и вглубь расползалось гнилье, и я чувствовал это, но все это было, как обычно во сне, не мое. Позабылись давнишние споры и плачи — вспоминались они как кино. Я не верил уже, что бывает иначе. Если так, то не все ли равно? Я не верил уже, что на этом пространстве, где застыла природа сама, — задавали вопросы, не боялись острастки, сочиняли, сходили с ума; все наследники белых и красных империй в густо-серый окрасились цвет; я не верил уже, что бывает критерий, и привык, что критерия нет. Так мы спали, забыв о ненужных химерах, обрастая приставками лже-… Между тем он работал, как раб на галерах, — или нам это снилось уже?
Иногда, просыпаясь на самую малость, — полузверь, полутруп, андрогин — я во сне шевелился, и мне представлялось, что когда-то я был и другим; видно, так вспоминают осенние листья, что шумели на майском ветру, — но за десять-то лет я отвык шевелиться, так что сам говорил себе: «Тпру!» Я не верю, что дело в одном человеке, но теперь его отсвет на всем: я смотрю на него, и опять мои веки залепляет спасительный сон.
Словно старая пленка, темна и зерниста, словно старая кофта, тесна, — длилась ночь, и росла моя дочь-озорница, и тоска моя тоже росла; рос мой сын — и ему уже, кажется, тесно в этой душной всеобщей горсти; рос мой сон, и росло отвращенье, как тесто, но никак не могло дорасти, не могло дотянуть до чего-нибудь, кроме обреченной дремоты ума, потому что достаточно пролито крови, а других вариантов нема.
Десять лет я проспал. И все чаще я слышу отдаленный, томительный гром — то ли яблоки в августе бьются о крышу, то ли все-таки дело в другом. Десять лет всенародное Оле-Лукойе крутит зонт, не жалея труда…
А когда я проснусь, то увижу такое, что уже не засну никогда.
(Дмитрий Быков)
После долгих интриг, катаклизмов подземных и скандалов у всех на виду — в августовские дни утвердился преемник в девяносто девятом году. Он кого-то пугал, он тревожил кого-то, а иных осчастливил сполна… Только мною на миг овладела зевота: я решил, что от нервов она. И покуда чеченцам грозил его палец под корректное «браво» Семьи — почему-то глаза мои плотно слипались, и боюсь, что не только мои. И покуда мы дружно во сне увязали — ни на миг не бросая труда, он все время мелькал пред моими глазами: то туда полетит, то сюда… Всем гипнологам практики эти знакомы, хоть для свежего взгляда странны. Это было подобье лекарственной комы для больной, истомленной страны — ей казалось, ее состоянье такое, что лечение пытке сродни, что она заслужила немного покоя и долечится в лучшие дни. И заснула, как голубь средь вони и гула, убирая башку под крыло… Помню, что-то горело, а что-то тонуло — но я спал, я спала, я спало. В этом сне перепуталось лево и право, ложь и истина, благо и зло — а когда началась нефтяная халява, так меня и совсем развезло.
Что мне снилось? Что здесь завелись хунвейбины (не за совесть, а так, за бабло); что кого-то сажали, кого-то убили, но почти никого не скребло; тухловатый уют в сырьевой сверхдержаве расползался, халява росла, много врали, я помню, и сами же ржали — но ведь это нормально для сна! И начальник — как Оле-Лукойе из сказки, но с сапожным ножом под полой — создавал ощущение твердой повязки на трофической ране гнилой. И от знойного Дона до устья Амура все гнила она в эти года — под слоями бетона, под слоем гламура, под коростою грязи и льда, и пока нам мерещились слава и сила, вширь и вглубь расползалось гнилье, и я чувствовал это, но все это было, как обычно во сне, не мое. Позабылись давнишние споры и плачи — вспоминались они как кино. Я не верил уже, что бывает иначе. Если так, то не все ли равно? Я не верил уже, что на этом пространстве, где застыла природа сама, — задавали вопросы, не боялись острастки, сочиняли, сходили с ума; все наследники белых и красных империй в густо-серый окрасились цвет; я не верил уже, что бывает критерий, и привык, что критерия нет. Так мы спали, забыв о ненужных химерах, обрастая приставками лже-… Между тем он работал, как раб на галерах, — или нам это снилось уже?
Иногда, просыпаясь на самую малость, — полузверь, полутруп, андрогин — я во сне шевелился, и мне представлялось, что когда-то я был и другим; видно, так вспоминают осенние листья, что шумели на майском ветру, — но за десять-то лет я отвык шевелиться, так что сам говорил себе: «Тпру!» Я не верю, что дело в одном человеке, но теперь его отсвет на всем: я смотрю на него, и опять мои веки залепляет спасительный сон.
Словно старая пленка, темна и зерниста, словно старая кофта, тесна, — длилась ночь, и росла моя дочь-озорница, и тоска моя тоже росла; рос мой сын — и ему уже, кажется, тесно в этой душной всеобщей горсти; рос мой сон, и росло отвращенье, как тесто, но никак не могло дорасти, не могло дотянуть до чего-нибудь, кроме обреченной дремоты ума, потому что достаточно пролито крови, а других вариантов нема.
Десять лет я проспал. И все чаще я слышу отдаленный, томительный гром — то ли яблоки в августе бьются о крышу, то ли все-таки дело в другом. Десять лет всенародное Оле-Лукойе крутит зонт, не жалея труда…
А когда я проснусь, то увижу такое, что уже не засну никогда.
(Дмитрий Быков)
"Древнее золото редко блестит"(с).
11.08.2009 в 15:22
Пишет Bercut_bird:Про относительность красоты..
URL записи11.08.2009 в 19:00
Пишет Diary best:Пишет # Maria Magdalena #:
Самые милые и красивые обладательницы врожденных дефектов
Все это мы, конечно, видим хоть раз в жизни: люди с врожденными физическими недостатками. Но я нашла несколько занимательных фотографий и теперь гадаю, как этим милым существам передалось это уродство.
Фрэнсис О'Коннор
Фрэн О'Коннор занеимением рук научилась выполнять сложные задачи с помощью пальцев ног. Ногами она писала (очень быстро и красивым почерком, сохранились ее письма матери), печатала на машинке с бешеной скоростью, ее ноги обладали невероятной растяжкой, потому она легко могла прихлебывать шампанское, держа фужер в пальцах ног, курить, держа ногой мундштук с сигаретой, есть, держа одной ногой нож, а другой – вилку и даже и вдевать сережки с помощью ног.
Снялась в фильме Тода Броунинга "Уродцы", где демонстрирует большинство своих навыков.
читать дальше
URL записи
URL записиСамые милые и красивые обладательницы врожденных дефектов
Все это мы, конечно, видим хоть раз в жизни: люди с врожденными физическими недостатками. Но я нашла несколько занимательных фотографий и теперь гадаю, как этим милым существам передалось это уродство.
Фрэнсис О'Коннор
Фрэн О'Коннор занеимением рук научилась выполнять сложные задачи с помощью пальцев ног. Ногами она писала (очень быстро и красивым почерком, сохранились ее письма матери), печатала на машинке с бешеной скоростью, ее ноги обладали невероятной растяжкой, потому она легко могла прихлебывать шампанское, держа фужер в пальцах ног, курить, держа ногой мундштук с сигаретой, есть, держа одной ногой нож, а другой – вилку и даже и вдевать сережки с помощью ног.
Снялась в фильме Тода Броунинга "Уродцы", где демонстрирует большинство своих навыков.
читать дальше
URL записи
"Древнее золото редко блестит"(с).
ПЬЁМ ЗА ТВОЕ ЗДОРОВЬЕ!
понедельник, 10 августа 2009
"Древнее золото редко блестит"(с).
"Древнее золото редко блестит"(с).
Нас редко волнует вопрос: наполовину пуст стакан, или наполовину полон, но волнует вопрос: что делать с этой сволочью, которая постоянно не доливает?!
"Древнее золото редко блестит"(с).
Невозможно прекрасно себя чувствовать без собственного на то разрешения.
"Древнее золото редко блестит"(с).
Есть возраст, в котором женщина должна быть красивой, чтобы ее полюбили. А потом наступает возраст, когда женщину должны полюбить, чтобы она стала красивой.
воскресенье, 09 августа 2009
"Древнее золото редко блестит"(с).
Уснули дети мои и муж,
Растущий месяц в окошко светит...
От зимних стуж до весенних луж
Не спать мне и вспоминать о лете.
И ты со мной, мой далекий друг -
Хоть даль годами уж можно мерить.
От зимних вьюг до весенних мук
В разлуку я не могу поверить.
А при свече закорючки рун
На лист бумаги быстрей ложатся.
От зимних лун до весенних струн
Я все пытаюсь с тобой прощаться.
А ближе к лету - бутоны роз
Меня на тропках укромных встретят.
От зимних слез до весенних гроз -
Пора мечтать об ушедшем лете.
(Скади)
Растущий месяц в окошко светит...
От зимних стуж до весенних луж
Не спать мне и вспоминать о лете.
И ты со мной, мой далекий друг -
Хоть даль годами уж можно мерить.
От зимних вьюг до весенних мук
В разлуку я не могу поверить.
А при свече закорючки рун
На лист бумаги быстрей ложатся.
От зимних лун до весенних струн
Я все пытаюсь с тобой прощаться.
А ближе к лету - бутоны роз
Меня на тропках укромных встретят.
От зимних слез до весенних гроз -
Пора мечтать об ушедшем лете.
(Скади)
"Древнее золото редко блестит"(с).
На 38 году жизни остановилось сердце Игоря Красавина, сыгравшего немого поэта Патрика в киносказке "Не покидай". Пророческие слова роли: "Это сердце: то зачастит, то остановится...". 07.08.2009 Игорь не смог пронуться после перенесённой операции.
После выходя сказки Игорь Красавин взлетел на второе место рейтинга журнала "Советский экран". Больше он не сыграл ни одной роли и даже не дал ни единого инревью, но в современном рейтинге советских детей-актёров неизменно занимал лидирующие строчки, потому что зрители его любили все 20 лет с момента выхода фильма.
Я как раз недавно вспоминала о нем и хотела написать. Что ж, может, и не ко времени, но напишу теперь.
читать дальше
После выходя сказки Игорь Красавин взлетел на второе место рейтинга журнала "Советский экран". Больше он не сыграл ни одной роли и даже не дал ни единого инревью, но в современном рейтинге советских детей-актёров неизменно занимал лидирующие строчки, потому что зрители его любили все 20 лет с момента выхода фильма.
Я как раз недавно вспоминала о нем и хотела написать. Что ж, может, и не ко времени, но напишу теперь.
читать дальше
"Древнее золото редко блестит"(с).
суббота, 08 августа 2009
"Древнее золото редко блестит"(с).
"Древнее золото редко блестит"(с).
| Ваш жизненный девиз... | ||||
| ||||
все гадания на aeterna.ru |
