"Древнее золото редко блестит"(с).
Оставь мне совсем немного – брелок с цепочкой и несколько фотографий на чёрный день, поставь, наконец, диэрезис над «ё» и точку в конце этой фразы. И больше не ставь нигде. Уйди из меня, потому что внутри нет места, отправься туда, где и так ты живёшь давно: когда бы я был из другого, дрянного теста, я сам бы изгнал тебя прочь безо всяких «но». Оставь мне моё, ведь не кесарю жаждать божье, оставь мне три слова, я их подарю другой, оставь мне на память лишь запах волос и кожи, а свет забери, так как я заслужил покой. Оставь меня мне: не лететь же теперь с тобою, известно: рождённому ползать летать – никак. Я сдался без боя: так сдайся и ты без боя, без лишних эмоций, без выстрела и броска.
Да кем бы я ни был – великим слепцом Гомером, солдатом удачи, родившимся в эту ночь, ловцом привидений, испанским карабинером – ты вряд ли сумеешь мне чем-то ещё помочь. Ты думаешь, ты убежала? Ты веришь в это? Мне лучше известно, поскольку во мне есть ты. Зима за зимой: никакого, как прежде, лета, и сгустки чудовищной, давящей темноты. Тебя не должно волновать, что со мною сталось; я умер – неважно, я спился – и чёрт со мной. Когда-то мы жили всего-то лишь в двух кварталах: тогда ты себя отделяла глухой стеной. А нынче, когда расстояния стали больше не в тысячу раз, а как минимум тысяч в пять, ты вдруг объявилась в моей театральной ложе и ну там резвиться, буянить, играть, стрелять.
Оставь мне немного – свой адрес на всякий случай, поскольку кто знает, что ждёт меня впереди, я мог бы стать лучше, но ты-то не станешь лучше (куда уже лучше!) – так прочь из моей груди. Возьми себя, слышишь? Возьми, забери за море свой взгляд в бесконечность, свой голос, свой внешний мир, возьми целиком, ничего не оставь со мною, помимо трёх слов. Их оставь, а себя – возьми.
Ну вот, я ушёл в тавтологии, дебри смыслов, забыл о начале, запутался под конец. Летят календарные сказки, простые числа, дракон умирает, красавицу ждёт венец. Я слился в ничто, убегая от главной темы, кому – подмигнуть, а кому – помахать рукой. Пока ты во мне, я, как внутренний сбой системы, себя не могу навсегда подарить другой.
(Тим Скоренко)
Да кем бы я ни был – великим слепцом Гомером, солдатом удачи, родившимся в эту ночь, ловцом привидений, испанским карабинером – ты вряд ли сумеешь мне чем-то ещё помочь. Ты думаешь, ты убежала? Ты веришь в это? Мне лучше известно, поскольку во мне есть ты. Зима за зимой: никакого, как прежде, лета, и сгустки чудовищной, давящей темноты. Тебя не должно волновать, что со мною сталось; я умер – неважно, я спился – и чёрт со мной. Когда-то мы жили всего-то лишь в двух кварталах: тогда ты себя отделяла глухой стеной. А нынче, когда расстояния стали больше не в тысячу раз, а как минимум тысяч в пять, ты вдруг объявилась в моей театральной ложе и ну там резвиться, буянить, играть, стрелять.
Оставь мне немного – свой адрес на всякий случай, поскольку кто знает, что ждёт меня впереди, я мог бы стать лучше, но ты-то не станешь лучше (куда уже лучше!) – так прочь из моей груди. Возьми себя, слышишь? Возьми, забери за море свой взгляд в бесконечность, свой голос, свой внешний мир, возьми целиком, ничего не оставь со мною, помимо трёх слов. Их оставь, а себя – возьми.
Ну вот, я ушёл в тавтологии, дебри смыслов, забыл о начале, запутался под конец. Летят календарные сказки, простые числа, дракон умирает, красавицу ждёт венец. Я слился в ничто, убегая от главной темы, кому – подмигнуть, а кому – помахать рукой. Пока ты во мне, я, как внутренний сбой системы, себя не могу навсегда подарить другой.
(Тим Скоренко)
Ты задвигаешь шторы своей души, чтобы посторонние глаза не видели лишнего. И прибываешь в закрытом состоянии довольно длительное время. Так тебе хорошо. Так тебе уютно. Но иногда приходят люди, которые отдёргивают занавески. Ты не против. Потому что они впускают к тебе солнечный свет. Но это те, кого ты любишь, кому доверяешь. Если же открыть тебя, "зашторенного", попытается кто-то другой - ему не позавидуешь.
