"Древнее золото редко блестит"(с).
Мама идет по парку, твердая как миндаль. Шашлычник нарезал мясо и никому не дал, грязь, голубиный воркот, колокола, рубли. Спорят с багдадским вором белые короли.
Яблоки не поспели, не прозвенел трамвай, и не сошлись костяшки шашек и домино, из под полы густое клюквенное вино цедит старуха Пресня. Дети сбежали в парк. Там на скамейках тесно от обомлевших пар, сок тополиный горек, от свадеб белым бело, первый глоток навылет, как целованье в лоб, выстрелы в изголовье, ангелы впереди, дети капустниц ловят. Надо еще родить.
Смерть развесная Пресня, рынок филевский, гроб пятиэтажный гулкий, дрожь тополиных крон, рваный узор обоев, и протекает кран, воры три дня бродили по проходным дворам, и не нашли подъезда, даром что он второй, в арке на перекрестке желтый фонарь продрог, знаешь ли, солнце мертвых, майский Василий Теркин, ситцевый плат Трехгорки, как мы тут ждем воров?
Я акробат, проныра, жулил и звал на чай, я тормошил подружек, и разводил уют, быстро вода кипела, быстро скрипел топчан, и выносили елку и наступал июль.
Пастырь еврейский кантор кликал в саду овец, душно горели травы, кашляли пустыри, и промолчали камни, и умирал отец и говорили правду мыльные пузыри.
... Мне не дали билет на обратный поезд, в кассе сидел дурак, мне не досталось места даже в плацкарте, сын, знаешь, а тут красиво, не как у вас, не так, книги, дороги, травы, сны, перелески, синь, я покупаю сливы, платье ношу в горох, ночью хожу на почту, слушаю поезда, радио плохо ловит, в трубах горит вода, заморозки на почве, яблоки, череда, платье в горох сносила... шью у портнихи в ромб... А у портнихи Клавы ладно идут дела ведь с медицинской ниткой на животе пришла.
Ходит ко мне Алеша, фельдшер летучих рыб, он, молодой, хороший, мы с ним поедем в Крым... Он в гимнастерке рыжей, он подарил мне шаль... Немцы его убили где-то под Гродно... Жаль. Вместе мы часто кормим чаек на берегу, я отвечаю: Что ты... Замужем. Не могу». Он, отвернувшись, курит, греет спиной валун, а я смотрю, как дура, не говорю «люблю», думаю, родилась бы в Гродно сто лет назад: август, рябины, кровли, аисты, бирюза. Дом на отшибе тесан, доски заподлицо, может в одну из весен стал бы твоим отцом...
Все забываю, знаешь, вижу сквозь пелену: здесь не выходят замуж и не берут жену.
Ночью сверчок на даче, мне снова шестнадцать лет, да, я тебя моложе, это у нас легко,
Да ни о чем не плачу, брошенном на земле... Нет, ничего не бойся, я обрела покой.
Часто встречаюсь с папой, он мне дает взаймы.
Сын ... молоко пропало.
Нечем тебя кормить.
... Голая булка хлеба, волглые облака. Взял на молочной кухне женского молока. Как ты смогла послать мне черного голубка? Сквозь грозовые фронты, штормы, и белый шум, срочная телеграмма... Большего не прошу.
Тело сменило адрес. Долг за тепло и свет. Мимо проносит аист письма и сыновей.
Верю в тебя спокойно, вижу чужие сны, тверже, чем подоконник, крашенный до войны. Помню старух и кошек, хлорной воды глотки, ох, как звенят истошно черствые медяки Праздник победы. Майский
Ветер, небесный чин
Нас обокрали, мама. Я потерял ключи.
...В чаще гуляют лошади, по кругу гуляют лошади
И очи у них чеченские и черные каблучки
А там на дворцовой площади, на темной дворцовой площади
Крест уронил архангел и смотрит из под руки.
(Феликс Максимов)
Яблоки не поспели, не прозвенел трамвай, и не сошлись костяшки шашек и домино, из под полы густое клюквенное вино цедит старуха Пресня. Дети сбежали в парк. Там на скамейках тесно от обомлевших пар, сок тополиный горек, от свадеб белым бело, первый глоток навылет, как целованье в лоб, выстрелы в изголовье, ангелы впереди, дети капустниц ловят. Надо еще родить.
Смерть развесная Пресня, рынок филевский, гроб пятиэтажный гулкий, дрожь тополиных крон, рваный узор обоев, и протекает кран, воры три дня бродили по проходным дворам, и не нашли подъезда, даром что он второй, в арке на перекрестке желтый фонарь продрог, знаешь ли, солнце мертвых, майский Василий Теркин, ситцевый плат Трехгорки, как мы тут ждем воров?
Я акробат, проныра, жулил и звал на чай, я тормошил подружек, и разводил уют, быстро вода кипела, быстро скрипел топчан, и выносили елку и наступал июль.
Пастырь еврейский кантор кликал в саду овец, душно горели травы, кашляли пустыри, и промолчали камни, и умирал отец и говорили правду мыльные пузыри.
... Мне не дали билет на обратный поезд, в кассе сидел дурак, мне не досталось места даже в плацкарте, сын, знаешь, а тут красиво, не как у вас, не так, книги, дороги, травы, сны, перелески, синь, я покупаю сливы, платье ношу в горох, ночью хожу на почту, слушаю поезда, радио плохо ловит, в трубах горит вода, заморозки на почве, яблоки, череда, платье в горох сносила... шью у портнихи в ромб... А у портнихи Клавы ладно идут дела ведь с медицинской ниткой на животе пришла.
Ходит ко мне Алеша, фельдшер летучих рыб, он, молодой, хороший, мы с ним поедем в Крым... Он в гимнастерке рыжей, он подарил мне шаль... Немцы его убили где-то под Гродно... Жаль. Вместе мы часто кормим чаек на берегу, я отвечаю: Что ты... Замужем. Не могу». Он, отвернувшись, курит, греет спиной валун, а я смотрю, как дура, не говорю «люблю», думаю, родилась бы в Гродно сто лет назад: август, рябины, кровли, аисты, бирюза. Дом на отшибе тесан, доски заподлицо, может в одну из весен стал бы твоим отцом...
Все забываю, знаешь, вижу сквозь пелену: здесь не выходят замуж и не берут жену.
Ночью сверчок на даче, мне снова шестнадцать лет, да, я тебя моложе, это у нас легко,
Да ни о чем не плачу, брошенном на земле... Нет, ничего не бойся, я обрела покой.
Часто встречаюсь с папой, он мне дает взаймы.
Сын ... молоко пропало.
Нечем тебя кормить.
... Голая булка хлеба, волглые облака. Взял на молочной кухне женского молока. Как ты смогла послать мне черного голубка? Сквозь грозовые фронты, штормы, и белый шум, срочная телеграмма... Большего не прошу.
Тело сменило адрес. Долг за тепло и свет. Мимо проносит аист письма и сыновей.
Верю в тебя спокойно, вижу чужие сны, тверже, чем подоконник, крашенный до войны. Помню старух и кошек, хлорной воды глотки, ох, как звенят истошно черствые медяки Праздник победы. Майский
Ветер, небесный чин
Нас обокрали, мама. Я потерял ключи.
...В чаще гуляют лошади, по кругу гуляют лошади
И очи у них чеченские и черные каблучки
А там на дворцовой площади, на темной дворцовой площади
Крест уронил архангел и смотрит из под руки.
(Феликс Максимов)